Вспоминая соседей. Квартирный ответ 1.

Для начала скажу, что я никогда не жила в хороших районах, т.е. жила, но это было настолько не долгосрочно, что можно даже не учитывать.

В Херсоне у нас квартира на восьмом этаже в самом последнем доме нашего самого последнего района: из окна видно окрестные села, психбольницу, колонию и прочую поэзию окраин. Впрочем, район сам по себе не так уж плох, если сравнивать его с остальными, но я только что поняла, что соседи у меня все-таки всегда были немного забавные.

150. В этой квартире жили друзья нашей семьи, они приходили к нам в гости, мы – к ним, у соседей была взрослая дочь Юля, которая на самом деле всегда была беспросветной дурой, которая боится лифтов, но мне она нравилась: она была тонкая, черноволосая и включала мне фильм «Кудряшка Сью», чтобы чем-то увлечь и отвлечь от себя. Маму Юли зовут Ира. Тетя Ира – красивая женщина, у нее всегда была короткая стрижка и белые, как стерильная вата, волосы. Не знаю, почему, но я всегда считала, что она – Алла Пугачева. До сих пор понятия не имею, из-за чего я думала о ней именно так. Возможно потому что она была громкая и у них дома был видик, а у меня – телевизор Электрон. Думаю, видеомагнитофон предавал ей какой-то статусности в моих глазах, а статусной я считала, как получается, именно Аллу Пугачеву. Сами понимаете: все эти голубые огоньки, хорошее настроение и телевизор.

152. Эту квартиру наш сосед с пятого этажа подарил своей дочери на свадьбу: она нашла Ваню в каком-то пригородном селе, забрала его сюда и женила на себе. Зарабатывали они продажей похоронных (и не только) венков, поэтому, когда ко мне приходили друзья, то очень часто в общем коридоре наблюдали все эти кусты лесковой травы, пластиковые лилии и черные ленточки, мои друзья пугались, а мы – привыкли, к тому же это удобно во время поминок: идти никуда не нужно, сервис с доставкой на дом – хорошо же. Ване, кстати, очень быстро надоела эта жизнь и он начал пить водку. Много водки, он даже одолжил денег у моего отца, честно сказав: «на водку». Он всегда был очень грустным и когда ко мне приходили мои друзья и мы втихаря курили в подъезде, Ваня меня никогда не сдавал родителям – хороший мужик был, или просто разочарованный настолько, что ему было вообще плевать на всё.

155. Однокомнатная квартира в нашем коридоре, в которой проживала одинокая и очень тонкая женщина по имени Люда. Смутно помню ее, но что помню – не забывается. Люда была что-то вроде городской сумасшедшей, мы с родителями встретили ее однажды в 99м на выборах Президента, когда мой папа голосовал за Кучму. Люда очень обрадовалась, увидев моих родителей и начала читать стихи. Конечно, собственного авторства и, конечно, прямо посреди школы №4, в которой выборы, собственно, и происходили. Стихов не помню, но помню, что испугалась – я уже тогда побаивалась громких женщин. Вскоре после этого к нам посреди ночи пришел участковый и начал расспрашивать о нашей соседке из 155й. Но не просто так, а потому что в тот момент соседка уже лежала на кусте дикой смородины возле подъезда, предварительно прыгнув на неё с высоты нашего восьмого этажа. Помню, на следующий день я неуверенно выходила из подъезда, поглядывая на куст, потому что была уверена, что обнаружу там внутренности или следы крови, или ещё что-нибудь в этом роде. Впрочем, обнаружила я примерно ничего, а через месяц в 155 квартиру переехала дочь погибшей и редко появлялась дома, то есть никак не изменила течение жизни нашего коридора.

158. Квартира 158 находится на девятом этаже нашего дома, там жила очень странная семейка тихих алкоголиков. Т.е. если мы видели отца семейства – он обязательно был навеселе, но обязательно вежливый и интересовался успехами своих детей в школе. Старший ребенок в той квартире – Виталя, я с ним дружила по непонятным причинам и даже делилась бутербродами с шоколадным маслом. Он рассказывал обычно страшные истории, но иногда – всякую ерунду, к примеру, как решил попробовать вискас и ему понравилось это лакомство куда больше, чем тушенка бабушки. Однажды он позвал меня в гости и стал показывать свою коллекцию кукол, впрочем, коллекция – ерунда, суть была в том, что он для своих кукол сшил уйму нарядов и всеми хвастался. Виталя тогда учился в девятом классе, а я закомплексовала, что кукол у меня есть примерно нисколько, потому что родители дарили конструкторы и книжки серии «Я познаю мир». Телефона у нас тогда не было и иногда Виталя звал меня гулять, обливая из водного пистолета мое окно (это очень удобно, когда угловые квартиры и окна – по диагонали). Позже он, кажется, уехал в Киев и стал геем – загадочный персонаж с платьями.

В третьем подъезде нашего дома на шестом этаже жил мальчик Дима. Он учился в моей школе, когда я там ещё только гуляла, и был вроде как неплохим парнем, судя по рассказам моего отца. Дима хорошо учился и был из порядочной семьи, но в школе к нему постоянно приставали хулиганы и хотели то ли отобрать деньги на булочки, то ли просто дать в нос, то ли сказать, что он не очень умный мальчик по меркам нашего района. Однажды они договорились встретиться с Димой в энный раз в его же подъезде, а он согласился, но взял с собой кухонный нож. Ребята принялись за свое, а Дима достал нож и дал им понять, что лучше – разойтись как в море корабли. В ответ на несогласие он зарезал кухонным ножом тех ребят на лестничной клетке своего подъезда, в итоге его мама потратила все существующие и не очень деньги, чтобы спасти сына от пребывания в местах не столь отдаленных, но нож – слишком сильный аргумент (или деньги оказались недостаточно толстым аргументом), Дима отбывал (или ещё отбывает – я не в курсе) срок за преднамеренное. А так, говорят, хороший парень был. Учился неплохо.

Сейчас я уже не в курсе новостей, а если и в курсе – знаю исключительно сводки, как бегущая строка, даже абзац с натяжкой получится. Стоит признать, у меня дома проблем не было никогда, т.е. могли возникнуть несколько раз и почти были однажды, но это слишком скучно для перевода в буквы.

Впрочем, в последний раз, когда я побоялась, что могу получить в нос без лишних вопросов – мне было действительно очень некомфортно. Это случилось прошлым летом, около полуночи я сидела с подругой в точке, которая ровно посередине между нашими домами. Мы говорили о том, о сем, обо всем, как вдруг из ниоткуда материализовались два мужчины воинственного и не совсем трезвого вида: мужчины предложили мороженное. Мама учила не разговаривать с незнакомцами, не брать конфеты, мороженное и не садиться в чужие машины, поэтому я начала объяснять, мол все хорошо, а мороженное свое, мужчины, уберите. Так как объясняла я это на украинском языке, тут же была признана бэндэркой и вызвала немного злобы в свой адрес. Мужчина утверждал, что у него День рождения, а если мы не хотим с ними выпить, то мороженное взять обязаны (да, вот такие злобные бандиты в нашем районе). Так как в ситуации языковых проблем, обвинений в бэндэрстве и неместности, я уже бывала, я ответила русским матом, что я очень даже с этого района, про себя даже вспомнила несколько имен, которые возможно спасут мой нос от этого нелепого побития. Русский мат сработал снова и спас меня во второй раз, но мороженное взять нужно было – и мы поддались. Как только два вишневых рожка оказались в наших руках, мужчины нетрезво и раздраженно сказали: вот и всё, чо, сразу, блядь, нельзя так было?! И ушли в ночь праздновать День рождения. Мороженное я, кстати, выбросила в первый же мусорный бак.

Безногий.

Много лет Антон провел в футболе. Там, - говорит, - все легко, там своих от чужих отличаешь по форме. Там если тренер сказал – он знает, о чем сказал, если молодые приходят – знаешь, что будут слушать. И пока ты на поле – твои ребята в тех же цветах что и ты, а врага видно – всегда. А правду тебе всегда скажут судьи, а если судья продался, то в глубине души своей и его, все равно знаешь, что он прав. А вне поля – что. Встречают, говорят, по одежке – и вроде как то же самое, но Антон работал на стройке и робы у всех были одинаковые, а подставляли все равно. Мудаки, - говорит. И тяжело своих отличить от чужих, тяжело своих найти. А когда начинал играть – с пацанами во дворе, то просто знали, кто свои, а кто – нет, пусть ненадолго, но знали. Но тогда вообще все иначе было. Дворовой футбол – концентрат юности. И бутсы сейчас  изношены как тогда, и футболка – выцвела, у всех, - говорит, - выцвела. И свои – тоже выцвели.

И куда я пойду теперь, я же привык к тем правилам, там всегда место свое на поле знаешь, и пасовать – есть кому. Как вы вообще живете – без мяча и команды. У вас даже запасных нету.

Музей нашего времени.

   Однажды я сидела дома и хотелось то ли семечек, то ли повеситься, то ли за тебя, Парфён, замуж выйти. В конце концов решительно решила идти в музей. Музей у нас большой и красивый, по крайней мере был таким, когда я там была в последний раз. И в предпоследний, и перед этим - таким же был.

   Пришла я в краеведческий - а, думаю, на хряков посмотрю и рыб, барсуки и Аскания-Нова - красиво же! Женщины на входе с появлением меня оживились, но виду не очень подавали, зашушукались в уголке, а когда я заговорила на украинском, вовсе потеряли интерес - понаехала. Тётя-кассир внимательно спрашивала, чего я хочу, а я доказывала, что бывала уже у них, но меня предавала плохая память в виде "а там на второй этаж и налево, да? спасибо, а потом? а, а потом скажут". Взяла билетик, как полагается спросила, что у них там ещё есть - говорят, самовары и оружие. Отлично, думаю, барсук, самовар и оружие - именно то, чего мне не хватает в этот день. Давайте, говорю, везде мне билеты! буду у вас часа три торчать и стрелять по самоварам. Шутка, видимо не удалась, женщина строго посмотрела и сказала, что фотографировать нельзя. Т.е. можно, но только телефоном.
   Пошла я на второй этаж и налево, через зал сидят бабушки и проверяют билеты. Не все, правда, но проверяют. Когда заходишь в зал, в котором есть бабушка-смотритель, она тут же исчезает в следующий - т.е. ты остаешься наедине с бизоном и орлом, смотрите друг на друга и решаете, кто из вас сейчас большее чучело, кто из вас экспонат. Учась в школе, когда я ходила в музей, то это было долго, здорово было отставать от экскурсии, но сейчас я сама себе проводник и отстать от себя у меня не получается даже на вечеринках, что уж о краеведческом говорить. Праздно шаталась по запыленным залам, а там и трава, и медальки, и хряк. Хорошо думаю. На моменте интерьеров конца 18-го я почувствовала что-то неладное: скоро закончится. Почувствовала неладное, и уперлась в тупик: все, девушка, дальше нету ничего, но у нас есть НОВАЯ экспозиция. Хорошо, но у меня доступы только к оружию и самоварам - как я туда? А ничего, там про майдан. У этой сонной женщины так загорелись глаза на слове "майдан", что отступать смысла не было - я в тупике, а рядом мушкет. Майданную комнату посмотрела - там все как и везде, но ещё фотографии радостного и упитанного Путилова. После этого меня все-таки повели к ружьям и самоварам, когда я разглядывала винтовки, смотрительница порядка кушала суп. Выхожу - красота, а мне вслед женщина-кассир говорит, "а чего ж вы так быстро? а как же самовары?" смотрю - действительно, сорок минут прошло. "Успела, говорю, всё-все успела". В ответ на это я была заклеймена неодобрительным взглядом, но все равно ушла. Барсук-то на месте.

   Стоя под музеем я решила, что видимо очень растолстела, иначе почему раньше он казался таким большим и интересным, а сейчас - маленьким и пыльным - непонятно. Впрочем, ладно. Пойду-ка, думаю, в художественный.

   Если в музей краеведческий приходят школьники и в самом помещении хоть время от времени бывают тусовки свежей крови, то как в художественном живут - я понятия не имею. Вошла - маленькая комнатка и бюст, иду дальше - комнатка ещё меньше и охранник. Молчаливый и непонимающий. Жестом показал, что мне пора идти направо - подчинилась. Там меня встретили три женщины, которые начали рассказывать, как здесь интересно, но икон сейчас нету, потому как ремонт. очень давно уже ремонт. Хорошо, - говорю, - без икон сегодня, так без икон, все равно пропустила последние двадцать лет исповедей, что уж тут. Женщины спрашивали, где я живу и зачем приехала. "А как вам наш город?" Женщина, - говорю, - это не ваш, а наш город. Развернулась и пошла смотреть.
    Работницы художественного музея были не очень довольны, что им нужно покидать табуретки и шататься за мной по залам, но что же поделать, а вдруг я начну своими ручонками трогать изображения монументальных советских мужчин - кто меня дуру знает. Походила по залам, понравились картины неизвестных мастеров, а в голове мысль: сейчас же буду выходить, а они спросят, понравилось ли! И что я скажу? Рояль красивый? Ценитель из меня, прямо скажем, паршивый. Я когда вижу красивое  - думаю: красиво. Даже не так, я думаю: Красиво! А  что именно красиво и кто сделал красиво я не всегда запоминаю. Картины несмотренные закончились, спускаюсь к выходу и подношу к телефон к уху, мол "Галочка, ты не поверишь!", а сама тем временем поблагодарила женщин на входе, жестом дав понять, что очень телефонно занята, в следующий раз обсудим, дамы. В следующий раз - обязательно после ремонта.