нежность, ревность, революция.

   С этими двумя мы познакомились при разных обстоятельства и в разное время. Ни у кого ни к кому не возникало симпатий, но так случилось, что с течением времени мы оказывались в одних и тех же компаниях, на одних вечеринках, у нас было много общих друзей.

Мужчина в пальто приехал в город устраиваться на работу, он был намерен переехать, потому что тогда еще любил этот город и хотел опробовать его на постоянной основе, без лишних расстояний и уловок. После успешного собеседования он должен был вернуться уже через месяц и остаться на ближайшее всегда, но мы с ним стали близки еще в течение этого его визита. Весь месяц я провела с ними двумя. С МД мы пили много кофе и вина, безумно долго болтали и ужинали, а Мужчина в пальто был со мной все остальное время, но в телефонном режиме.

   Спустя месяц он приехал и появился правильный баланс, баланс, при котором мы втроем были полноценной парой, наш союз был завязан на не до конца понятной любви, не совсем удачном приключении и, конечно, жадности. С одинаковой жадностью мы пили, заглядывали друг другу в глаза, говорили о литературе и вообще, кажется, обо всем на свете. неделю или две мы жили втроем в квартире под крышей.

   Там стояла елка, хотя за окном уходил сентябрь, а на столе лежал матрас, на котором спала я. Мы не обедали дома, звали друзей на джин и молоко, снова спали до обеда, а в перерывах искали квартиру для Мужчины в пальто. Меня преследовало преступное чувство, что я наконец-то в своей тарелке и так должно быть всегда. Комната напоминала детскую из романа Кокто, матрас мы называли инсталляцией, а под негласным запретом была спальня, в которой продолжал ночевать МД, туда, в комнату с мансардным окном мы, кажется, вообще не заходили, всё должно было быть общим и в пределах квартиры мы курсировали между гостиной и маленькой кухней, неделя тянулась невероятно долго, но это было приятное и сказочное существование. Внутри квартиры мы создали маленькую реальность, в которой и жили. В один из вечеров мы с Мужчиной в пальто остались одни, а МД ушел пить кофе с представителями чужой нам, внешней цивилизации. Иногда мне кажется, тот вечер срежиссировал кто-то извне, хотя никто кроме нас троих не мог влиять на эту внутреннюю гармонию. Мы сидели за столом и болтали о чепухе, но вдруг разговор вошел в странное русло и Мужчина в пальто сказал, что влюблен в меня. Не найдя подходящего ответа, я молча сделала глоток чистого джина. Мужчина в пальто наблюдал с интересом за моей реакцией и наверное, не совсем расшифровав мой ответ повторил своё утверждение. Мой ответ тоже повторился – джин из бутылки. Позже вернулся МД и мы сидели втроем, сидели как обычно, говорили в полголоса, я держала их за руки – наши отношения до самого конца оставались полными нежности друг другу. С моей стороны это была, наверное, болезненная нежность, корявая и неправильная, но комната была полна этого чувства. В один момент все трое почувствовали, что воздух будто бы раскаленный и всю возникшую нежность необходимо воплотить в жизнь. Говорили мы на нейтральные темы, но тот момент ощутили все трое, нам будто бы стало мало только присутствия других участников этой комнаты. Такой раскаленный момент в неумелых руках и головах или побеждает над участниками, или его нужно убить бесповоротно. Был какой-то испуг, растеряно переглянувшись, мы решили срочно сбежать из комнаты, конечно, все вместе, но не позволить инсталляции взять над нами верх.

Тот момент немного сломил нас, и мы уже знали, что подобное может повториться, а каждый раз сбегать ужинать было бы глупо и убийственно. Но момент на то и момент, что не повторяется и дает дорогу новым событиям.

   Вскоре мы нашли квартиру, в которую смог переехать Мужчина в пальто, а не до конца осознанным, но уверенным шагом туда переехала и я. Позже внутри нашего уютного треугольника возникла ревность. Именно ревность способна убивать все и рушить, это худший деструктивный мотив. Я продолжала жить с Мужчиной в пальто, но часто ходила к МД, после нередко мы снова встречались втроем, но эти встречи уже стали лишены всей магии и флера нездоровой сказки. Наша троица сошла на нет, хотя яркие вспышки продолжили случаться, контроль был все еще не в наших руках.

   Потом в стране началась революция. Мы жили в десяти минутах пешим шагом от центра города и событий нашего города, но вся революция проходила мимо нас. Наша жизнь продолжилась в привычном темпе, о новостях мы узнавали от друзей и интернетов, именно в твиттере мы читали обо всем, что происходит в каком-то километре от нас. Я тогда чаще бывала в центре, заходя в квартиру под крышей, но мужчина в пальто общался с большим количеством людей, так что объём получаемой нами информации был примерно одинаковым. Однажды мы наконец-то решились встретиться втроем, мы пошли ужинать, это было похоже на выход из бункера, мы разглядывали происходящее и оно никаким образом не могло быть связано с нашими буднями, это была чужая реальность, которую наши тела отвергали. Мы ужинали в практически пустом заведении, проходили мимо толп на улице, но даже будучи внутри всего этого, все трое оставались наблюдателями.

   Все наши последующие общие встречи были еще более явно рушимы ревностью. Тихой, и что худшее, непризнанной.

Квартирный ответ 2.

Когда я приехала в Этот город жить, мне было шестнадцать лет и триста шестьдесят четыре дня. Поселилась я в комнате у одной странной старухи, которая, честно говоря, пока присутствовали мои родители, не казалась странной. Но старухой была даже тогда. Первый этаж, две минуты спокойным шагом до университета, во дворе живет кот, а двор охраняется управлением железной дороги – красота и студенчество. Я тот двор до сих пор показываю людям, которые мне как-то особенно понравились – там замечательно. Как предметы первой необходимости мне купили лампу и одеяло. В тот же день родителей я провела на вокзал, радовалась, что дома ждет лампа и ушла гулять. Т.е. не совсем гулять: села в трамвай и куда-то поехала, увидела парк и вышла ходить. Города, конечно, не зала, людей в нем знала двух – старуху и свое отражение в каждом зеркале. Понимание «что-то пойдет не так» пришло сразу же, когда я вернулась домой. Во-первых, я не смогла открыть дверь, потому что хозяйка квартиры заперла её на все замки, чтобы наверняка не пропустить мое появление – долго кричала и говорила, что переживала за меня. Мы же почти породнились, по её словам, а тут я бамц и ушла. На несколько лишних часов (по её графику). Несколько раз я просыпалась от того, что на меня кто-то смотрит – отвратительное чувство, честно говоря: открываешь глаза, а над тобой девяностолетнее лицо смотрит и вопросительно молчит. «Мне ко второй, честно, я ещё посплю», - но какое уже здесь посплю, если полтора метра до дверей она шаркающе преодолевает ещё минут двадцать, а ты уже зарекаешься спать навсегда. Часто она любила звать меня к себе и рассказывать истории, истории были стереотипные и у меня таких точно не будет, я не покоряла всех прошедших мимо меня мужчин и в меня не влюблялся «тот завидный дядька». Кстати, она всегда очень следила за моей реакцией и, если я прекращала делать заинтересованное лицо, томно дышала, переспрашивала по поводу моей увлеченности, но любой ответ её устраивал и говорить она, конечно, продолжала. Позже случилась удивительная история: прямо на клумбу напротив моего окна упал мужчина, дернулся несколько раз и больше не дергался никогда. Я побежала к ней в комнату, мол, телефон дайте, в скорую позвоним, она ответила громким «ох», посмотрела в окно и нервно начала набирать номер телефона. Позвонила соседке со второго этажа, Марусе, кажется. «Посмотри в окно, ты видишь, что случилось?! Это тот алкаш с третьего. Прямо на клумбу упал! И ладно бы просто упал и укотился в бок, так нет же – лежит и помял все розы». Мягко говоря, удивившись, я забрала сигареты и ушла снова гулять. После того случая мы ещё пожили вместе около недели, но я уже была на чемоданах и знала, что новая моя соседка будет темноволосой молодой и красивой.

Вторая квартира Этого города была не очень интересной в плане примерно всего, я жила в проходной комнате двухкомнатной хрущевки, первый, кажется, месяц вообще жила одна, как оказалось, по причине тяжелых душевных травм и зализывания их же подругами моей новой сожительницы. Жили мы как на пороховой бочке: с первого еще дня на той квартире мы знали, что она выставлена на продажу, а это означало незабываемое «девочки вы дома? Я под подъездом, через пять минут буду с ЛЮДЬМИ» в семь утра субботы. Да и неудобно, уходя куда-то не оставишь на шкафу или в ванной сохнуть трусы – а вдруг ЛЮДИ придут. Однажды в пятницу перед Пасхой у нас сгорел холодильник, мы сообщили об этом прискорбном факте хозяину квартиры, он ответил, что без холодильника нам, наверное, будет не очень удобно жить и положил трубку. Закончилось все так же бессмысленно: когда квартиру продали, а мы уже знали, куда будет наше дальше, ещё до выселения мне пришло смс с текстом «из твоей комнаты вывезли все вещи» - спать можно было на полу, а укрыться батареей. Хотя нет, у меня ведь все ещё было одеяло! Вернулась домой, огляделась, села на пол и долго думала, ситуация, конечно, решилась, но там оказалось крутое эхо и в следующие дни моя комната служила нам складом с пакетами и чемоданами. Пока друзья моей сожительницы таскали вещи из одной квартиры в другую, она сидела на своей кровати и курила – это вам за холодильник, - сказала она, а потом ещё стащила несколько вилок. Тоже за холодильник.

Українська народна шизофренія

Ми вирощені як шизофреніки, ми ледве не від народження вдихали відчуття постійної провини і гордості. Ця шизофренія викохувалася, звісно, у школі на уроках мови, літератури, історії та інших – тут вже кому як пощастило на вчителя. Бути щасливими і безтурботними ми не можемо апріорі. Знаєте, у мене таке буває у повсякденні, мені одного разу навіть друг говорив, мовляв, коли у тебе в житті все добре – ти нудна і нещасна, а раптом з’являється справжній, або ж удало вигаданий привід для страждань – ти нарешті як вареник у маслі, риба у воді або перекотиполе у полі. І це правда, бо не страждати ми просто не можемо. Тобто, звісно, можемо, і я навіть знаю приклади, але ті приклади – до неймовірності космополітичні особи, на яких штампи ментальності ледве помітні, або й узагалі стерті.

Все, що вдається робити круто у цій державі – неодмінно про негаразди. Як взагалі можна полюбити цю літературу, цю культуру, коли ти не знаєш – плакати тобі, чи брати зброю до рук?

 На уроках мови – пишалися дивним і обридлим рефреном: українська – друга за милозвучністю у світі, а потім соромились, що термінологію власну вигадати (радше – укріпити у вжитку та свідомості) нам так і не вдалося. Про літературу взагалі варто говорити? І мова навіть не йде про Шевченка, ми пишалися зміною у жіночій свідомості на прикладі Кобилянської та Лесі, але, правду кажу, коли читала прозу першої – розривалася у бажанні повіситись і лаятись матом, бо ж, жінко, скільки можна?! Наче і в руки себе взяла, а світ досі темно-сірий майже чорний. Історія – те ж саме, нас переконували, що ми ніколи не нападали першими (сумнівна чеснота, варто визнати), давали відсіч загарбникам та усіляким мудакам, але чоловіки усе одно вмирали, жінки плакали, ми завжди потерпали і отримували приводи збагатити фольклор. Не так давно на екрани вийшов чудовий фільм «Поводир» в сюжет якого покладено одну із тих небагатьох тем, які мене дійсно зацікавили у шкільній програмі з історії – розстріл сліпих кобзарів. І фільм, варто визнати, хороший і якісний, і тема близька більшості українців, бо певним чином із землею і росою ми всмоктували образи та трагізм цих сліпців. Однак, як казав мій друг – я хочу супергероїв, я хочу щоб мої діти росли на них. І йдеться, звісно, не про те, що ми мусимо забути і відкинути, але принаймні менше рефлексувати виключно на страждальні образи. Гоголь писав, Донцов цитував, що, звісно, література має не тільки розважати, автор зобов’язаний давати моральний приклад своїми персонажами. Втім, у Боллівудському кінематографі маємо напрочуд чітке розмежування на добро і зло. Добро танцює краще і перемагає, добром – добре бути, та чи це дійсно те, що може бути на часі тут і зараз?

Враження таке, що ми у кожен період історії закочували рукави, а потім опускали руки. І це якийсь перманентний стан нашого суспільства. На його основі замішаний патріотизм, який доречніше називати вишиватництвом – всі ці синьо-жовті паркани і герби на кожному кроці – не надто здорова ознака любові до Батьківщини у 21 столітті. Це може видатися мало пов’язаним, однак особисто я бачу дуже тісну взаємодію: десь глибоко всередині всі пам’ятають, що хата – побілена, садок – вишневий, а козак – непереможний, але куди втулити ту пам’ять у нинішньому світі – незрозуміло, тому і малюємо тризуб на (неодмінно) світшоті.

Українське мистецтво у класичному його розумінні (а воно у майже всіх класичне, бо всі ми вийшли з середньої школи) викликає тільки змішані відчуття – і це у кращому випадку, це у свідомому вже віці, до того (зазвичай) – стійка відраза.

Десакралізація національного мистецтва – одна із необхідних та катастрофічно важливих рис, і десакралізація ця може і повинна відбуватися навіть у сусідстві із традиційною моделлю (ох, як це паскудно звучить!) патріотичного виховання. Автопортрет голого Шевченка – і от він вже не ідеальний вусань у шапці, а звичайний собі геній, котрий був реально живим, а не дивився на людей виключно із картин, Франко – сифілітик (так, тема для полеміки, яку неможливо закрити) і вже теж реальний дядько з реальною хворобою, бо, знаєте, у ніжному шкільному віці дуже виводить із себе, що творці всі  померли від сухот і благородно страждали на мігрень. І це я пишу лише про верхівку айсбергу, а довести, що майже усі наші світила мали шкіру, вуха, ставили собі синці і, цілком імовірно, вели не надто праведний спосіб життя можна у три кроки. І подібна дія зовсім не скасує їхнього генія, але діти в школі і всі ті дорослі, хто виріс із них, припинять собі уявляти, що є – ми з усіма недоліками, а є – вони, ідеальні портрети, які, певно, навіть до вбиральні не ходили – аж настільки вони ідеальні.

Ні, я не хочу узагальнювати, ми маємо багатий та потужний культурний спадок, все що на мою думку необхідно змінити – трішки відкоригувати кут погляду на нього, і у намаганні зрозуміти, на якому ми етапі розвитку – дивитися на календар, а не у літопис. У календарі, між іншим, вже п’ятнадцятий рік століття двадцять першого.

Вспоминая соседей. Квартирный ответ 1.

Для начала скажу, что я никогда не жила в хороших районах, т.е. жила, но это было настолько не долгосрочно, что можно даже не учитывать.

В Херсоне у нас квартира на восьмом этаже в самом последнем доме нашего самого последнего района: из окна видно окрестные села, психбольницу, колонию и прочую поэзию окраин. Впрочем, район сам по себе не так уж плох, если сравнивать его с остальными, но я только что поняла, что соседи у меня все-таки всегда были немного забавные.

150. В этой квартире жили друзья нашей семьи, они приходили к нам в гости, мы – к ним, у соседей была взрослая дочь Юля, которая на самом деле всегда была беспросветной дурой, которая боится лифтов, но мне она нравилась: она была тонкая, черноволосая и включала мне фильм «Кудряшка Сью», чтобы чем-то увлечь и отвлечь от себя. Маму Юли зовут Ира. Тетя Ира – красивая женщина, у нее всегда была короткая стрижка и белые, как стерильная вата, волосы. Не знаю, почему, но я всегда считала, что она – Алла Пугачева. До сих пор понятия не имею, из-за чего я думала о ней именно так. Возможно потому что она была громкая и у них дома был видик, а у меня – телевизор Электрон. Думаю, видеомагнитофон предавал ей какой-то статусности в моих глазах, а статусной я считала, как получается, именно Аллу Пугачеву. Сами понимаете: все эти голубые огоньки, хорошее настроение и телевизор.

152. Эту квартиру наш сосед с пятого этажа подарил своей дочери на свадьбу: она нашла Ваню в каком-то пригородном селе, забрала его сюда и женила на себе. Зарабатывали они продажей похоронных (и не только) венков, поэтому, когда ко мне приходили друзья, то очень часто в общем коридоре наблюдали все эти кусты лесковой травы, пластиковые лилии и черные ленточки, мои друзья пугались, а мы – привыкли, к тому же это удобно во время поминок: идти никуда не нужно, сервис с доставкой на дом – хорошо же. Ване, кстати, очень быстро надоела эта жизнь и он начал пить водку. Много водки, он даже одолжил денег у моего отца, честно сказав: «на водку». Он всегда был очень грустным и когда ко мне приходили мои друзья и мы втихаря курили в подъезде, Ваня меня никогда не сдавал родителям – хороший мужик был, или просто разочарованный настолько, что ему было вообще плевать на всё.

155. Однокомнатная квартира в нашем коридоре, в которой проживала одинокая и очень тонкая женщина по имени Люда. Смутно помню ее, но что помню – не забывается. Люда была что-то вроде городской сумасшедшей, мы с родителями встретили ее однажды в 99м на выборах Президента, когда мой папа голосовал за Кучму. Люда очень обрадовалась, увидев моих родителей и начала читать стихи. Конечно, собственного авторства и, конечно, прямо посреди школы №4, в которой выборы, собственно, и происходили. Стихов не помню, но помню, что испугалась – я уже тогда побаивалась громких женщин. Вскоре после этого к нам посреди ночи пришел участковый и начал расспрашивать о нашей соседке из 155й. Но не просто так, а потому что в тот момент соседка уже лежала на кусте дикой смородины возле подъезда, предварительно прыгнув на неё с высоты нашего восьмого этажа. Помню, на следующий день я неуверенно выходила из подъезда, поглядывая на куст, потому что была уверена, что обнаружу там внутренности или следы крови, или ещё что-нибудь в этом роде. Впрочем, обнаружила я примерно ничего, а через месяц в 155 квартиру переехала дочь погибшей и редко появлялась дома, то есть никак не изменила течение жизни нашего коридора.

158. Квартира 158 находится на девятом этаже нашего дома, там жила очень странная семейка тихих алкоголиков. Т.е. если мы видели отца семейства – он обязательно был навеселе, но обязательно вежливый и интересовался успехами своих детей в школе. Старший ребенок в той квартире – Виталя, я с ним дружила по непонятным причинам и даже делилась бутербродами с шоколадным маслом. Он рассказывал обычно страшные истории, но иногда – всякую ерунду, к примеру, как решил попробовать вискас и ему понравилось это лакомство куда больше, чем тушенка бабушки. Однажды он позвал меня в гости и стал показывать свою коллекцию кукол, впрочем, коллекция – ерунда, суть была в том, что он для своих кукол сшил уйму нарядов и всеми хвастался. Виталя тогда учился в девятом классе, а я закомплексовала, что кукол у меня есть примерно нисколько, потому что родители дарили конструкторы и книжки серии «Я познаю мир». Телефона у нас тогда не было и иногда Виталя звал меня гулять, обливая из водного пистолета мое окно (это очень удобно, когда угловые квартиры и окна – по диагонали). Позже он, кажется, уехал в Киев и стал геем – загадочный персонаж с платьями.

В третьем подъезде нашего дома на шестом этаже жил мальчик Дима. Он учился в моей школе, когда я там ещё только гуляла, и был вроде как неплохим парнем, судя по рассказам моего отца. Дима хорошо учился и был из порядочной семьи, но в школе к нему постоянно приставали хулиганы и хотели то ли отобрать деньги на булочки, то ли просто дать в нос, то ли сказать, что он не очень умный мальчик по меркам нашего района. Однажды они договорились встретиться с Димой в энный раз в его же подъезде, а он согласился, но взял с собой кухонный нож. Ребята принялись за свое, а Дима достал нож и дал им понять, что лучше – разойтись как в море корабли. В ответ на несогласие он зарезал кухонным ножом тех ребят на лестничной клетке своего подъезда, в итоге его мама потратила все существующие и не очень деньги, чтобы спасти сына от пребывания в местах не столь отдаленных, но нож – слишком сильный аргумент (или деньги оказались недостаточно толстым аргументом), Дима отбывал (или ещё отбывает – я не в курсе) срок за преднамеренное. А так, говорят, хороший парень был. Учился неплохо.

Сейчас я уже не в курсе новостей, а если и в курсе – знаю исключительно сводки, как бегущая строка, даже абзац с натяжкой получится. Стоит признать, у меня дома проблем не было никогда, т.е. могли возникнуть несколько раз и почти были однажды, но это слишком скучно для перевода в буквы.

Впрочем, в последний раз, когда я побоялась, что могу получить в нос без лишних вопросов – мне было действительно очень некомфортно. Это случилось прошлым летом, около полуночи я сидела с подругой в точке, которая ровно посередине между нашими домами. Мы говорили о том, о сем, обо всем, как вдруг из ниоткуда материализовались два мужчины воинственного и не совсем трезвого вида: мужчины предложили мороженное. Мама учила не разговаривать с незнакомцами, не брать конфеты, мороженное и не садиться в чужие машины, поэтому я начала объяснять, мол все хорошо, а мороженное свое, мужчины, уберите. Так как объясняла я это на украинском языке, тут же была признана бэндэркой и вызвала немного злобы в свой адрес. Мужчина утверждал, что у него День рождения, а если мы не хотим с ними выпить, то мороженное взять обязаны (да, вот такие злобные бандиты в нашем районе). Так как в ситуации языковых проблем, обвинений в бэндэрстве и неместности, я уже бывала, я ответила русским матом, что я очень даже с этого района, про себя даже вспомнила несколько имен, которые возможно спасут мой нос от этого нелепого побития. Русский мат сработал снова и спас меня во второй раз, но мороженное взять нужно было – и мы поддались. Как только два вишневых рожка оказались в наших руках, мужчины нетрезво и раздраженно сказали: вот и всё, чо, сразу, блядь, нельзя так было?! И ушли в ночь праздновать День рождения. Мороженное я, кстати, выбросила в первый же мусорный бак.

Безногий.

Много лет Антон провел в футболе. Там, - говорит, - все легко, там своих от чужих отличаешь по форме. Там если тренер сказал – он знает, о чем сказал, если молодые приходят – знаешь, что будут слушать. И пока ты на поле – твои ребята в тех же цветах что и ты, а врага видно – всегда. А правду тебе всегда скажут судьи, а если судья продался, то в глубине души своей и его, все равно знаешь, что он прав. А вне поля – что. Встречают, говорят, по одежке – и вроде как то же самое, но Антон работал на стройке и робы у всех были одинаковые, а подставляли все равно. Мудаки, - говорит. И тяжело своих отличить от чужих, тяжело своих найти. А когда начинал играть – с пацанами во дворе, то просто знали, кто свои, а кто – нет, пусть ненадолго, но знали. Но тогда вообще все иначе было. Дворовой футбол – концентрат юности. И бутсы сейчас  изношены как тогда, и футболка – выцвела, у всех, - говорит, - выцвела. И свои – тоже выцвели.

И куда я пойду теперь, я же привык к тем правилам, там всегда место свое на поле знаешь, и пасовать – есть кому. Как вы вообще живете – без мяча и команды. У вас даже запасных нету.

Музей нашего времени.

   Однажды я сидела дома и хотелось то ли семечек, то ли повеситься, то ли за тебя, Парфён, замуж выйти. В конце концов решительно решила идти в музей. Музей у нас большой и красивый, по крайней мере был таким, когда я там была в последний раз. И в предпоследний, и перед этим - таким же был.

   Пришла я в краеведческий - а, думаю, на хряков посмотрю и рыб, барсуки и Аскания-Нова - красиво же! Женщины на входе с появлением меня оживились, но виду не очень подавали, зашушукались в уголке, а когда я заговорила на украинском, вовсе потеряли интерес - понаехала. Тётя-кассир внимательно спрашивала, чего я хочу, а я доказывала, что бывала уже у них, но меня предавала плохая память в виде "а там на второй этаж и налево, да? спасибо, а потом? а, а потом скажут". Взяла билетик, как полагается спросила, что у них там ещё есть - говорят, самовары и оружие. Отлично, думаю, барсук, самовар и оружие - именно то, чего мне не хватает в этот день. Давайте, говорю, везде мне билеты! буду у вас часа три торчать и стрелять по самоварам. Шутка, видимо не удалась, женщина строго посмотрела и сказала, что фотографировать нельзя. Т.е. можно, но только телефоном.
   Пошла я на второй этаж и налево, через зал сидят бабушки и проверяют билеты. Не все, правда, но проверяют. Когда заходишь в зал, в котором есть бабушка-смотритель, она тут же исчезает в следующий - т.е. ты остаешься наедине с бизоном и орлом, смотрите друг на друга и решаете, кто из вас сейчас большее чучело, кто из вас экспонат. Учась в школе, когда я ходила в музей, то это было долго, здорово было отставать от экскурсии, но сейчас я сама себе проводник и отстать от себя у меня не получается даже на вечеринках, что уж о краеведческом говорить. Праздно шаталась по запыленным залам, а там и трава, и медальки, и хряк. Хорошо думаю. На моменте интерьеров конца 18-го я почувствовала что-то неладное: скоро закончится. Почувствовала неладное, и уперлась в тупик: все, девушка, дальше нету ничего, но у нас есть НОВАЯ экспозиция. Хорошо, но у меня доступы только к оружию и самоварам - как я туда? А ничего, там про майдан. У этой сонной женщины так загорелись глаза на слове "майдан", что отступать смысла не было - я в тупике, а рядом мушкет. Майданную комнату посмотрела - там все как и везде, но ещё фотографии радостного и упитанного Путилова. После этого меня все-таки повели к ружьям и самоварам, когда я разглядывала винтовки, смотрительница порядка кушала суп. Выхожу - красота, а мне вслед женщина-кассир говорит, "а чего ж вы так быстро? а как же самовары?" смотрю - действительно, сорок минут прошло. "Успела, говорю, всё-все успела". В ответ на это я была заклеймена неодобрительным взглядом, но все равно ушла. Барсук-то на месте.

   Стоя под музеем я решила, что видимо очень растолстела, иначе почему раньше он казался таким большим и интересным, а сейчас - маленьким и пыльным - непонятно. Впрочем, ладно. Пойду-ка, думаю, в художественный.

   Если в музей краеведческий приходят школьники и в самом помещении хоть время от времени бывают тусовки свежей крови, то как в художественном живут - я понятия не имею. Вошла - маленькая комнатка и бюст, иду дальше - комнатка ещё меньше и охранник. Молчаливый и непонимающий. Жестом показал, что мне пора идти направо - подчинилась. Там меня встретили три женщины, которые начали рассказывать, как здесь интересно, но икон сейчас нету, потому как ремонт. очень давно уже ремонт. Хорошо, - говорю, - без икон сегодня, так без икон, все равно пропустила последние двадцать лет исповедей, что уж тут. Женщины спрашивали, где я живу и зачем приехала. "А как вам наш город?" Женщина, - говорю, - это не ваш, а наш город. Развернулась и пошла смотреть.
    Работницы художественного музея были не очень довольны, что им нужно покидать табуретки и шататься за мной по залам, но что же поделать, а вдруг я начну своими ручонками трогать изображения монументальных советских мужчин - кто меня дуру знает. Походила по залам, понравились картины неизвестных мастеров, а в голове мысль: сейчас же буду выходить, а они спросят, понравилось ли! И что я скажу? Рояль красивый? Ценитель из меня, прямо скажем, паршивый. Я когда вижу красивое  - думаю: красиво. Даже не так, я думаю: Красиво! А  что именно красиво и кто сделал красиво я не всегда запоминаю. Картины несмотренные закончились, спускаюсь к выходу и подношу к телефон к уху, мол "Галочка, ты не поверишь!", а сама тем временем поблагодарила женщин на входе, жестом дав понять, что очень телефонно занята, в следующий раз обсудим, дамы. В следующий раз - обязательно после ремонта.

Любовники и Войны бывают разными.

   Во всех вопросах люди бывают нескольких типов. Часто, конечно, не хочется и нет нужды делить их на типы, но так ведь проще. 95 процентов населения, гуманитарии и технари, мужчины и женщины в конце-то концов.

   Любовники, к примеру, тоже бывают двух типов.
 
   Первая группа людей - те, с которыми проснувшись (или даже ещё не уснув), ты чувствуешь возможность поставить на человека свой "флажок" как на завоеванную территорию. И абсолютно нет разницы, сколько там флажков уже понаставлено, ты ИМЕЕШЬ ПРАВО поставить свой. Пурпурного цвета, кораллового, пудрового в конце-концов, если черный, белый, красный и три следующих там где-нибудь уже есть. Ты мысленно ставишь этот флажок, теряешь восторг образа, потому что уже его завоевал. И какая разница, что на час или ночь, это уже случилось - интерес утерян, хочется идти дальше. Обычно такими людьми становятся картинные красавчики, идеальные едва ли не во всем. Их акции в твоих глазах обычно высоки не только по причине этой их карикатурной привлекательности, а также за счет того, что их акции высоки в глазах других людей, но эта очевидная привлекательность очень быстро пресыщает. Да и вообще оказывается так, что в их постель тебя зачастую приводит именно спортивный интерес.
   Я не раз наблюдала, как мужчина добивается невероятно красивую и умную барышню, долго и уверенно идет к победе, а именно в тот момент как она сдавала оборону, он говорил, что встречал рядом эти глаза, готовые влюбиться, её копна волос очень картинно, но уже не захватывающе лежала на соседней подушке, а он только и думал, как бы её теперь домой отправить. Поскорей. И флаг свой (мой) не забудь!
   Это ведь не по причине "все козлы", и это от пола вообще не зависит. Если вам вдруг кажется, что у девочек таких мыслей никогда не возникало, вы - дурак. Стоит также сказать, что эта категория людей -  ни в коем случае не пустышки, просто ты заметил только одну их очень яркую грань, а потом вдруг она угасла. Продолжать дружить - можно, общаться - с радостью, спать - почему бы нет. Но все это уже без стеноломающего желания, без высочайшего воcторга.

   А есть второй тип любовников. Здесь уже всё сложнее свести к общему знаменателю. Вы можете, скажем так, с порога разглядеть в нём секс, но не очевидный для других, а можете до последнего ничего не замечать, но принцип один: в определенный момент в голове что-то замыкает и получая человека всё больше, вам его стает всё меньше. Он скажет, что ты лучшая, он восторженно будет на тебя смотреть, он, черт возьми, познакомит тебя с друзьями, белкой и сестрой, но того чувства, когда ты можешь, не отбрасывая тень, ставить флаг, ты не получишь. И  каждый день, каждый час, каждую минуту ты будешь чувствовать эту необходимость завоевать человека. Не потому что ты такая отвратительная собственница, а потому что только ты почувствуешь, что где-то он начал тебе сдаваться - он приоткроет новую сторону, и битва  (с собой? с призраком?) за территорию снова начнется. Такие люди неисчерпаемы, или же они - просто самые многогранные многогранники (даже если эти грани, как зачастую и бывает, сама себе ты и придумала).
   С этим типом, конечно, интересней, но порой тоже начинает утомлять. Сидишь всегда выгодной стороной к солнцу и к нему, фильтруешь речь с невероятными усилиями к непринужденности, используешь каждую деталь, которую он когда-либо отметил, а этот чертов флажок все ещё жжет руки.

    Самое обидное, конечно, когда все уже свыклись с ролями, и всем уже удобно и привычно, а потом что-нибудь меняется. Меняется в таких случаях всё, обязательно сопровождаясь разочарованием. И игра заканчивается исключительно в этот момент.


   Текст этот, конечно не о сексе. Т.е. не только о нем, просто именно секс - самая простая из всех сложных форм взаимосвязи между людьми. К тому же на его примере очень легко объяснить как на куклах все интеракции.

 Души прячете, так хоть на коленки голые даёте взглянуть